Кнут Гамсун - FESTINA LENTE
 «FESTINA LENTE»
1
В последние годы многие люди из Европы и отчасти из Америки обращались ко мне с просьбами сочинить некую мудрую сентенцию, девиз, с которым человек мог бы идти по жизни. Каждый раз я думал: Господи, и эти тоже считают меня мудрецом, но тогда уж, к чему продолжать скрываться, я обнаружен!
Конечно же, я лишь один из многих, к кому обращаются с подобными просьбами. В новейшее время с тем же самым обращались к таким учителям человечества, как Кант, Гёте, Дарвин, Толстой. А теперь, когда этих великих пророков уже нет среди нас, обращаются к менее великим—а таковых в свое время тоже было много, их было двенадцать.
Но чтобы обращаться ко мне?! Ведь я сам чувствую себя неуве-ренно, не знаю, как жить, и каждый божий день вопрошаю об этом и море, и ветер, и звезды.
Есть на свете другие, у кого больше мыслительных возможностей, и они изобретают один рецепт существования за другим. Для Бергсона это был интуитивизм, для Эйнштейна—теория относительности, у ме-ня же нет ничего за душой, никакой эрудиции. Я—невежда, у меня нет даже школьного аттестата. Так я и живу здесь, крестьянин на своей земле, innocent аbroad. Сентенция, девиз, которому можно следовать в жизни? В античности была поговорка, любимая Августом: "Festina lente". Обращения ко мне свидетельствуют лишь об одном: о всеобщей растерянности среди людей. Все мечутся вслепую, не ведая покоя. Люди забыли Бога, всемогущий доллар, не сможет заменить его, а технические изобретения не удовлетворяют духовные потребности. Тупик. В этих условиях одна лишь Америка набирает скорость. Ничто не остановит ее, она устремляется вперед, она прокладывает себе путь. Свернет ли Америка с пути? Да ни за что на свете! Она лишь увеличит скорость во сто крат, закружив в ураганном вихре и раскалив добела жизнь всей планеты. Сейчас в Европе в ходу слово "американизация", а в старые времена говорили: "Festina lente".
Безоглядное расходование энергии не есть признак силы. Сила истощается, и так или иначе наступит день, когда она иссякнет совсем и останется рассчитывать лишь на внутренние ресурсы. Такие древние народы, как ассирийцы и вавилоняне, истощили свои силы и внутренние ресурсы и погибли.
Мне сдается, что восточные народы всегда отличала исключительная нравственная мудрость. Еще с древнейших времен им все-гда был присущ дар наслаждения жизнью, они всегда улыбались, глядя на безудержную суету европейцев, и наклоняли голову в задумчивой созерцательности, они умели довольствоваться тем, что есть. Совсем недавно газеты опубликовали историю о самолете, совершив-шем вынужденную посадку в пустыне. Жители оазиса Сисдиокба заметили гигантскую птицу, промелькнувшую в небосводе, потом приблизились к тому месту, куда она села, постояли в задумчивости, покачали головами, но так и не произнесли ни единого слова. Какая-то мертвая птица, которая никогда и не была живой. Летчики ожидали совсем другого приема: безграничного удивления, преклонения перед чудом техники. Ничего подобного не произошло. Тогда они решили покрасоваться, принялись рассказывать, сколько часов пробыли в воздухе, вот теперь починят свою птицу и снова поднимутся в воздух. Туареги произнесли несколько вежливых слов в знак приветствия и хо-тели удалиться. Для летчиков это было полной неожиданностью, они думали, что перед ними падут на колени, польется поток восторженных слов из уст аборигенов, они жаждали покорить этих детей пустыни. Местный шейх выразил свое сомнение в целесообразности подоб-ного изобретения, сама идея этого путешествия вызвала у него недоумение, стоит ли тратить столько "душевных сил" на подобное.
Вполне закономерно, что его слова не произвели ни малейшего впечатления на летчиков, для них это был глас вопиющего в пустыне. А ведь уже за два поколения до этого Джон Стюарт Милль. Любопытно, что бы сказал Джон Стюарт Милль сейчас?
Разве сенсации так уж необходимы для нашего обыкновенного земного существования? Туареги вполне могли обходиться без них. Мы ставим рекорды в воздухоплавании, автомобильных гонках, в кулачных боях, мы воем от восторга, приветствуя героев, совершивших перелет через Атлантический океан, и возвращаемся домой, опусто-шенные после пережитого возбуждения. Французский канатоходец Блондэ уже в 1860 году прошел на ходулях по проволоке, натянутой над пропастью Ниагарского водопада.
В подобных сенсационных поступках проявляется мужество, личная инициатива, честолюбие, но то, что мы выражаем восторг по поводу диких глупостей, пусть даже выдаваемых за подвиги, отнюдь не свидетельствует о нашем душевном равновесии. Мы проявляем тем самым причастность цивилизации, но никак не культуру. Дело обстоит следующим образом: мы идем по пути цивилизации, все больше и больше цивилизуемся, но теряем в духовном развитии. Во время боксерских матчей мы полностью разоблачаем себя, когда выражаем дикий истерический восторг тому молодчику, который причинит больший ущерб сопернику. Когда бесстрашный, самый безрассудный летчик Линдберг возвратился после своего перелета через Атлантический океан, одна американская газета заявила, что его следует избрать президентом свободных штатов. Этот молодой человек принадлежит к славному древнему народу, он сам отверг эту идею; да, он действи-тельно популярная личность, умело управляет машиной, его имя у всех на устах, но стать президентом величайшего и могущественнейшего народа? Если подобная мысль может возникнуть и беззастенчиво обсуждаться, уместно ли тут вообще говорить о культуре?
Один американский писатель, живущий в Нью-Йорке, поместил в крупной датской газете "Политикен" статью о визите короля, о посещении им старинной норвежской столицы - Тронхейма. Он насмехается над тем, что жители Тронхейма могут быть настолько поглощены столь несущественным событием, как приезд короля, и, возможно, он прав. Между тем в мою бытность в Соединенных IIIтатах я стал свидетелем настоящего ажиотажа при посещении президентом гораздо меньшего городка, нежели Тронхейм, городка, у которого к тому же за плечами не было тысячелетней истории. Но это не важно, я не придаю этому особого значения. Не в пример этому писателю, который вздумал иронизировать над неказистым видом королевской резиденции в Тронхейме и над стилем городской застройки в целом - над тем, о чем бы ему лучше помолчать. В Тронхейме находится уди-вительный готический кафедральный собор, самый крупный в Скан-динавии архитектурный шедевр, равного которому в Америке нет и никогда не будет. Ну а что же можно сказать о королевской резиденции? Это не какой-нибудь небоскреб, а просторный дом, прекрасно обставленное и оборудованное для жилья, самое большое в Северной Европе деревянное здание. Уже одно то, что оно построено из разных пород дерева, прочных, как кирпич, заслуживает внимания.
Наверняка этот американский писатель являл собой, как принято говорить, образованного человека, учился в лучших учебных заведе-ниях своей страны, усвоил необходимую сумму знаний, он человек цивилизованный, ему и в голову не могло прийти, что в его знаниях есть пробелы. Между тем у него отсутствует ощущение современно-сти и духа прошлого, "патины времени". Наш писатель не заходил внутрь, королевской резиденции, по его словам, внутреннее убранство его не интересовало, а жаль: там бы он увидел не мишурный блеск, а скромную изысканность. Ведь в целом стиль всей старинной деревянной архитектуры Тронхейма - свидетельство высочайшей культуры.
2
Но, может, я сам сплетничаю по поводу Америки или глумлюсь над этой страной? Ничего подобного, для этого у меня нет никаких оснований. До самой смерти я буду с благодарностью вспоминать все то, чему я научился, побывав там дважды. У меня сохранилась масса хороших, чудесных воспоминаний. Я имею в виду и американскую нацию как таковую, и сам образ жизни американцев.
Мне хочется отметить всегдашнюю готовность американцев прийти на помощь, их способность к сочувствию, их щедрость. Я просто не в состоянии, находясь здесь, оценить должным образом кого-нибудь вроде Рокфеллера, Карнеги или Моргана, их пожертвования столь значительны, что я просто не знаю, как их измерить. Я говорю сейчас о готовности простых американцев прийти на помощь, с какой я стал-кивался в обыденной жизни. Когда нужно, американцы откликаются немедленно и делают доброе дело, не думая ни о какой выгоде. Однажды я обратился с просьбой о пожертвовании на покупку книг для маленькой норвежской колонии близ того города, где я работал. Все прошло просто замечательно: д-р Бут сделал первый взнос, а потом его примеру последовали и многие другие, в конце концов я сам был вынужден их останавливать. Как-то мне довелось работать у небогатого фермера-ирландца, у которого случился пожар и сгорел дом. И тогда на помощь ему поспешили все соседи, и дальние, и близкие, они не только помогли потушить огонь, они выстроили ему новый дом! Мы все могли спокойно продолжать работать на полях, а когда дом был готов, просто поблагодарить за это благодеяние и въехать в него.
Наверное, меня можно извинить за то, что в этой связи я расскажу еще одну сугубо личную историю. Случилось так в дни моей молодости, что я очутился в Чикаго, не имея средств, чтобы уехать оттуда. И тогда я написал короткое письмо одному очень известному в Америке человеку и попросил у него двадцать пять долларов, которые я не мог обещать, что верну. Отправился с письмом сам. Дорога была длинная, надо было идти до самых скотобоен; расспросив встречных, я нашел, где помещалась контора моего адресата. Это было огромное убогое помещение, внешне походившее на сарай, в котором было полно конторских служащих. У входа стоял молодой человек, исполняющий обязанности вахтера, он взял мое письмо и направился с ним прямо на середину комнаты, где на возвышении сидел какой-то человек и работал с бумагами. Это и был Армур. Я стоял, не смея поднять на него глаза, меня мучил стыд, я боялся получить недвусмысленный отказ. С быстротой молнии вахтер вернулся обратно, он неожиданно вырос передо мной, протягивая двадцать пять долларов. Я не успел опомниться и по-идиотски спросил: "Это мне?" "Да!" - улыбнулся молодой человек. "Что он сказал?" - спросил я. "Your letter wаs worth it"
Я помялся, перебирая купюры, потом спросил: "Может, мне подойти и поблагодарить его?" Молодой человек произнес с сомнением: "Да, можно, но вы помешаете ему". Я взглянул на мистера Армура, он не обращал на меня ни малейшего внимания и продолжал работать с бумагами.
Как-то, работая на большой ферме в долине реки Ред-Ривер, мне довелось оказаться в такой ситуации: несколько работников, включая меня, были посланы на новый участок. По дороге один из нас забо-лел, и мы были вынуждены оставить его в расположенном на нашем пути маленьком городке среди прерий. Осенью, закончив работу, мы снова проезжали мимо этого городка и узнали, что наш больной товарищ теперь уже выздоровел, хотя и был еще слаб; он за это время ничего не заработал, был безо всяких средств к существованию и плохо выглядел. Разговаривая с ним, я вдруг почувствовал в своей руке пятидолларовую бумажку, через несколько минут еще одну, а потом еще и еще - так все пришли на помощь больному товарищу.
Я мог бы добавить еще великое множество примеров американской благотворительности, свидетелем которых мне довелось быть. Богатый американец обладает поистине большими средствами, но это и обязывает иметь сердце. А поскольку встречаешь добросер-дечие, отзывчивость сплошь и рядом среди простых американцев, не имеющих состояния, то это уже свидетельствует о черте национального характера.И для нас, европейцев, в таком случае совершенно не понятна поразительная жестокость, заметная в некоторых государственных акциях со стороны Америки: я имею в виду жесткие таможенные барьеры, беспощадность во взыскивании военных долгов с европейских стран. Как дилетант, обыватель, я рассуждаю следующим образом: да, в настоящее время благодаря своей финансовой политике Америка богатеет, как никакая другая страна; но возникает вопрос: а что же она создает все-таки для будущего, для грядущих поколений? Америка, как и любая другая страна на земном шаре, не может жить в одиночку. Америка - это еще не весь мир. Америка - это только часть мира и должна сосуществовать со всеми другими странами.
Если бы сейчас в моем распоряжении было больше газетной площади, я рискнул бы в нескольких строчках выразить свое дилетантское мнение о сегодняшнем состоянии духовной жизни Америки. Современное ее состояние и то, которое я застал в восьмидесятые годы, разнятся как небо и земля. Духовная жизнь здесь всегда бурно кипела, ее всегда характеризовал размах, обусловленный большими экономическими и интеллектуальными возможностями, но в наши дни во всех областях знаний Америка достигла таких вершин, что стала признанным лидером. По вполне понятным причинам я могу высказать лишь то суждение, которое у меня сложилось в результате знакомства с прессой и литературой, мнение, которое разделяют многие в Евро-пе. Искусство в теперешней Америке – предмет особого внимания, живопись многообразна и талантлива, литература процветает, особенно роман, созданные здесь молодым поколением писателей об-разцы именно этого жанра поражают свежестью и новизной по сравнению с тем, что имеется в других странах, это пример для подражания в Европе. Ощутимо влияние Шопенгауэра, так же как и Ницше, но есть и вполне оригинальные духовные лидеры в американской культуре, такие, как глава прагматизма в философии Уильям Джеймс.
Если бы в моем распоряжении было бы больше газетной площади! Я бы поведал о чудесных ребятишках и об американских женщинах, являющих собой самый очаровательный женский тип на нашей земле. В молодости я исколесил полмира, встречал представительниц всех рас, но нигде я не сталкивался с образцами такой совершенной красоты, как в городах на востоке Америки. Черты лица, каждый изгиб их тела, манеры, изысканность, кокетство - все дышало красотой. А ведь мне, простому рабочему, не доводилось даже мельком взглянуть на представительниц привилегированных классов.
То немногое газетное пространство, которое у меня осталось, я употреблю для выражения искреннего восхищения Соединенными ШIтатами за то, что они доказали всему человечеству, что такое честный пламенный труд. Америка трудится. Америка учит весь мир трудолюбию. Я не имею в виду участие в бешеной гонке с целью пробиться, да еще, если надо, с пистолетом в руке, золотую лихорадку, суматоху на бирже. Я имею в виду среднего американца, у которого есть рабочие руки да голова на плечах и который вполне умеет распорядиться ими. Но использует чересчур.
Для американцев главное - труд, но в целом нация, народ работает прямо-таки с какой-то алчностью, в лихорадочном темпе. Я читал в автобиографической книге Генри Форда, что на своих заводах он ус-танавливал станки так близко друг к другу, чтобы рабочие делали ровно столько шагов, переходя от одного станка к другому, сколько необходимо. Время - деньги, а деньги - это все. Так считают исключительно все в соответствии с логикой экономических интересов. В свое время мне доводилось вместе с другими сельскохозяйственными рабочими трудиться на уборке урожая по шестнадцать часов в день, чтобы как можно скорее закончить страду. Помимо всего прочего, в таких условиях мы могли трудиться только как негры, как рабы, мы работали в ужасающем напряжении, от нас не требовалось красиво выполнять свою работу, а для настоящего рабочего в этом ее нравственный смысл. По утрам бывало так холодно, что приходилось согревать масленку с машинным маслом над зажженной скирдой из шести снопов пшеницы. Мы всегда были в такой лихорадочной спешке, что у нас не было времени сложить костер из соломы.
Но ведь все дело в том, что человеческая жизнь коротка,так давайте же стремиться к тому, чтобы у нас было время ее прожить! Работая на износ, мы изнашиваемся и дряхлеем до времени. "Festina lente".
Американцы не привыкли довольствоваться малым. Им всегда хо-чется превосходства. Изобилия. Жители Востока своей умеренностью, своим природным даром довольствоваться малым являют им полную противоположность. В Персии мне доводилось видеть сидящих на козлах возчиков, отщипывающих от хлебного ломтя и виноградной грозди, это был их обед, они о6ходились без мяса. Они способны об-ходиться также, например, без золотого брегета. Однажды я спросил своего кучера, когда мы приедем в следующий город. Он взглянул на солнце и ответил: "Сдается, будем там до большой жары" (до полудня). Какое точное и одновременно поэтическое выражение, звучит, как стихотворная строка.
Американцы скажут, что их неуместно сравнивать с персами и что какой-нибудь "форд" проделал бы этот короткий путь меньше чем за час. Персия, скажут они, - одно, а прогресс - другое. Да, мой возница правил лошадью, у него было на это время, это ему нравилось, по до-роге он развлекался тем, что разговаривал с конем, как со старым товарищем. Он увещевал коня, уговаривая его поторопиться: "Посмотри, как пылает солнце, ты что, хочешь сгореть?"
Что такое прогресс? Разве он заключается в том, чтобы быстрее передвигаться по дорогам? Отнюдь нет, если так подходить к положительным и отрицательным сторонам прогресса, то окажется, что издержки слишком велики. Прогресс состоит в том, чтобы обеспечить телу отдых, а душе - покой. Прогресс - в благополучии человека.
КОММЕНТАРИИ:
Статья впервые была опубликована в газете "Афтенпостен" 12 декабря 1928 года.
1) FESTINA LENTE - спеши медленней (лат.)
2) Innocent аbroad - простак за границей (англ.). См. примечание к статье "Марк Твен".
3) Тауреги- один из народов северной Африки.
4) Джон Стюарт Милль (1806 –1873) - английский философ, экономисти психолог высказывал сомнение в том, что великие технические открытия способны облегчить бремя человеческого существования.
5) "Your letter wаs worth it" - ваше письмо стоит этой суммы (англ.).
6) Уильям Джеймс (1842-1910) - философ и психолог, один из основоположников философского прагматизма.
Перевод с норвежского: Элеонора Панкратова. Публикуется с разрешения переводчика.
Кнут Гамсун - Festina lente
|
Сделать стартовой 
Поставить закладку 
Поиск по сайту 
Карта сайта 
Наши баннеры 
Обратная связь
